Он выплыл, успокоился, и холодная вода уже не так сковывала его движения. И он поплыл — осторожно, стараясь не расходовать лишних сил, загребая по-собачьи.
В который раз его миловала судьба, словно уготовила ему другую, одной ей известную смерть. Но не об этом думал сейчас. Старик, выйдя на берег и обессилено упав в тёплый береговой песок, — он жалел о том, что ушла на дно торба Кадыра.
Старик вытащил из кармана брюк две размокшие пачки "Беломора", подержал их раздумье в мелко подрагивающих руках и стал вытряхивать мокрый, слипшийся табак на плоский камень. Хорошо, что хоть папиросы засунул в карман.
Затем он разделся и голый грелся на заходящем майском солнце. Отшельник был уверен, что наступил май, с Кадыром они встречались 30 апреля.
Дряблое тело Старика с резко выпирающими лопатками и ребрами было покрыто какой-то лишайной коростой, прыщами. И цвет кожи был какой-то серый, могильный. Он давно не присматривался к своему телу, оно совсем не интересовало его.
"Теперь всё, — думал он. — Не миновать своей судьбы".
С потерей лодки Старик на всё лето стал узником проклятого шайтанкульского острова. Разве что глубокой осенью, когда скуёт озеро льдом, он сможет перебраться на "большую землю". Но как зимой пройти такое расстояние?
Пройдёт. Старику захотелось умереть среди людей, быть по-христиански похоронённым, знать, что кто-то хоть для приличия поскорбит о его смерти. У него осталось несколько шкур, и он сошьёт себе тёплую одежду. Он смастерит себе лёгкие удобные саночки, на которых будет везти продукты и топливо. И если не разыграется буран, он обязательно придёт к людям.
Успокоившись этой мыслью, Старик укрылся сушившийся рядом волчьей шкурой и уснул.
И сразу же пришло сновидение.
Будто сидит он на берегу Шайтанкуля и видит, как выплывает из-за камышей лодка, а в ней — высокий молодой мужчина, знакомый Старику. Он где-то, когда-то видел его, на кого-то знакомого тот здорово был похож. Всё ближе и ближе лодка, а Старик никак не может вспомнить: кто этот знакомый незнакомец? И взгляд его синих глаз знаком, и горькая складка у рта, и чёрные, насупившиеся брови. Когда-то хорошо он знал этого человека. Но когда? Кто же плывёт в лодке?
— Здравствуй, вонючий старик! Ты ещё смердишь на этой земле?
— Кто ты? Что тебе нужно от меня?
— Не узнаёшь? — незнакомец захохотал. — Не узнаёшь того, кому жизнь погубил?
— Я знаю тебя, но не помню твоего имени.
— Вспомни! Ты должен вспомнить! Обязан вспомнить! — Незнакомец пристально и грозно смотрел на него.
— Я не сделал тебе ничего плохого!
— Ах ты, дохлятина! Ты хорошо знаешь меня. Ты боишься признаться в этом. Я — Андрей Погарцев!
— Не может быть! — закричал Старик.
— А ты присмотрись. Присмотрись! Узнаешь?
— Не может быть! Это я — Андрей Погарцев.
— Ха-ха-ха! — громовым хохотом, так, что взлетели испуганно утки, прогремел над Шайтанкулем незнакомец. — Нет, ты не Погарцев, ты — вонючий, гнусный, паршивый шакал! Ты погубил жизнь Андрея Погарцева семнадцать лет назад. Ты помнишь, как сжёг живьём дочь, жену брата? И вот я пришёл за тобой, чтобы поджарить тебя на костре, как свинью!
Незнакомец, в котором Старик узнал Андрея Погарцева, спрыгнул с лодки и с огромным пылающим факелом в руках пошёл на него.
— А-а-а!.. — диким голосом закричал Старик и проснулся. Он был весь в поту. Во сне к нему пришёл молодой Погарцев, пришёл к самому себе. А ведь Старик почти забыл, что зовут его Андреем Погарцевым.
И опять память не даёт ему покоя. Уж времени прошло столько, что он имя своё почти забыл, а та ночь встала перед глазами, будто вчера всё произошло.
Старик взглянул на небо. Солнце уже на четверть обрезалось линией горизонта. Потемнели, поугрюмели лёгкие и светлые днём облака — недвижные, потому что не было ветра ни над землёй, ни высоко в небесах. А под ними, под облаками, медленной тенью плыла большая птица. Старик случайно обратил на неё внимание и не задерживал бы на ней взгляда, если бы птица вдруг стремительным комком не стала приближаться к земле. Это совсем не было похоже на обычную охоту. И действительно, большая птица грудью ударилась о землю в ста шагах от Погарцева. От дурного предчувствия Старик вздрогнул, поёжился и, задыхаясь, побежал к месту падения птицы.
Она лежала в траве, безвольно распластав сильные крылья, поджав мощные когти под себя. Из полуоткрытого и ещё гордого горбатого клюва тонкой струйкой стекала кровь. В птице отшельник узнал своего старого знакомого — кобчика. И то, что старый степной орёл разбился о шайтанкульский остров, показалось Погарцеву зловещим знаком беды, от чего в страшной, тяжёлой тоске сжалось его сердце.
Он долго стоял над трупом птицы, но урчание в желудке напомнило ему, что он ещё живой и состоит из бренной человеческой плоти, что он с утра ничего не ел. А что есть, если в землянке ни рыбёшки, ни тем более кусочка мяса?
— Мордушку-то я давно не проверял — может, и попался какой карась, — вслух рассудил Старик и поплёлся к берегу.
Шёл, шел и остановился на полпути: ставил он мордочки на лодке — хоть и недалеко от берега. Вода ледяная, а всё равно плыть надо.
После пробуждения Старик начал привыкать к тому, что он — Андрей Погарцев. Будто из далёкого далека во времени вернулось имя — и в мыслях его проговаривать было чудно, не то что вслух произнести.
— Ну что, Андрейка, так и ляжешь натощак? Ведь всё одно придётся мордушку доставать, а к вечеру, может, вода теплее.
Он так и не оделся и, обнажённый, пошёл дальше, на мгновение остановился перед водой, затем нерешительно шагнул в озеро.