Шайтанкуль - чёртово озеро - Страница 3

Но не об этом попросил секретарь, а протянул листок бумаги.

— Это приготовленная для тебя речь, Андрюша. Сегодня мы выдвигаем кандидатом в депутаты Верховного Совета товарища Волкова. Знаешь Волкова?

Погарцев знал одно: Волков — большая шишка, занимал какую-то ответственную должность в обкоме партии. Такое начальство зачем в глаза видеть — достаточно слышать, чтобы знать. Но Андрей ответил:

— Знать не знаю, а слышал о нём.

— Ну вот и хорошо, дружок. Ты, значит, как молодой ударник, стахановец, как лучший представитель пролетарской молодёжи должен выдвинуть товарища Волкова кандидатом в депутаты Верховного Совета. А чтобы у тебя голова не болела, что да как говорить, я всё тебе на листочке написал. Понятный почерк?

Андрей пробежал взглядом по листку.

— А чего непонятный? Очень даже понятный! — Он считал поручение секретаря лёгким, пустячным делом. — Пойду почитаю — как бы не сбиться на трибуне.

Это два года назад деревенского паренька Погарцева, который по набору пришёл на фабрику, можно было до обморока смутить трибуной, а нынче он — комсомолец, научился на собраниях говорить, а уж прочитать с бумажки, что по малой нужде сбегать.

Прочитал он на митинге всё, что написано было. Он уже и не помнит — о чём читал. Наверное, что товарищ Волков стойкий коммунист, закалённый в боях революции ленинец, что он не пощадит своей жизни и оправдает доверие народа. Мало ли каких слов в те годы говорилось — разве упомнишь!

И Андрей забыл. Прочитал и забыл, тем более, что на том митинге его как ударника наградили хорошим отрезом для костюма. Прилетел он в родную Разуваевку на крыльях, хотя от города до села было пятнадцать вёрст, развернул перед Ольгой свёрток, похвалился, а про митинг и не вспомнил. Он в тот день и подумать не мог, что не просто вспомнит этот митинг, но и на смертном одре не забудет.

А через полгода за ним приехали ночью два энкэвэдэшника на пролётке. Привезли в город к какому-то большому зданию в три этажа, завели в какую-то глухую комнату. В ней за массивным столом следователь сидит — большой, лысый — точь-в-точь как их секретарь парткома. Следователь посмотрел на Погарцева проницательно и жёстко, словно не невинный двадцатитрёхлетний парень стоял перед ним, а по меньшей мере убийца Кирова.

— Гражданин Погарцев, вы выдвигали врага народа Волкова кандидатом в депутаты?

Холодное слово "гражданин" сразу же испугало Андрея.

— Я… А что?.. Разве?.. Он?.. — Под убийственным взглядом следователя Погарцев, никогда не сталкивавшийся с НКВД окончательно растерялся и стал заикаться. Впрочем. не только этого испугался, — знал, что партия начала чистку своих рядов, беспощадно борется с оппортунистами и врагами народа. Но он не мог взять в толк: какова связь между ним и Волковым, которого он ни разу в жизни, кроме как на злополучном митинге, не видел?

Зато эту связь прекрасно видел следователь.

— Вы были знакомы с ним? Дружили?

— Нет, ни в коем случае… Я… Мне… Мне секретарь наш бумажку дал… Прочитай, мол, попросил, — лепетал Погарцев.

— Значит, вы близко знакомы и дружны с секретарём парткома?

— Да, знаком. Он уважительно относился ко мне, так как я ударник.

— Немало врагов партии и народа, чтобы влезть в доверие становились ударниками! — Эту фразу следователь отчеканил, как офицер приказ солдатам. — А про секретаря вы врёте. Не мог этот чистый человек, настоящий коммунист поручить вам выдвигать врага народа. Его даже на митинге не было.

Погарцев наморщил лоб: а ведь правда, не было секретаря на митинге, говорили, что его вызвали куда-то.

— Я… правда… Он мне поручил… Спросите у него… — Андрей совсем растерялся.

— Спрашивали! Вот его показания! — Следователь пнул ногой стул, на котором сидел несколько секунд назад и повертел перед носом несколькими листами бумаги. — Кто поручил вам выступить?

— Секретарь парткома…

— Ложь! — Следователь в ярости опустил огромный кулак на столешницу конторского стола. — Вам поручил это дело ваш сообщник, директор фабрики!

— Нет, я говорю правду.

Следователь успокоился, поднял стул, сел на него, усмехнулся, как показалось Погарцеву — зловеще, раскурил папиросу.

— Или вы признаетесь, что выступить вам поручил директор, или вы не выйдете из этой комнаты! Понял, сопляк?!

Погарцев испуганно обшарил взглядом глухие стены (в комнате не было ни одного окна), и ему то ли почудилось, то ли он услышал на самом деле: за стеной справа раздался крик, затем глухой стон. Он ещё и не подозревал о том, что через час уже из этой комнаты будут раздаваться его крики и стоны, что он, обезумевший от страха и боли, признается в пособничестве директора фабрики врагу народа Волкову.

Назавтра состоялся суд при закрытых дверях, и Андрея Погарцева приговорили к десяти годам заключения без права переписки.

3

Андрей Погарцев не верил до конца, что возвращается домой, даже когда приехал в Москву, и только в Клинцах на знакомом до боли вокзальчике понял, что все беды позади. Позади ли? Не рано ли он поверил в это?

Десять лет он ждал этого дня, изнемогая от жажды и голода, валясь с ног от ударной работы в раскалённой казахской степи. Караганда. Страшное слово, от одного упоминания которого стынут ноги. Караганда — чёрная земля в переводе с местного языка. Она была и на самом деле чёрной от фуфаек врагов народа и предателей, от людского горя. И яркое солнце над степью было чёрным, когда налетали страшные пыльные бури. И вот сейчас его от родной хаты отделяет всего две версты. Две версты до хаты, где его ждут жена и дочь. Но ждут ли?