Шайтанкуль - чёртово озеро - Страница 4

За долгую дорогу домой он устал сомневаться и бояться, он устал изводить себя думами о неведомом будущем и поэтому решительно поднялся с пня, на который присел отдохнуть. Он, замирая от счастья, должен думать только о том, что всего две версты отделяют его от родной хаты, которую он срубил в год свадьбы, всего две версты отделяют его от той жизни, которую он оставил десять лет назад и в которую вновь приходит. Возвращается ли он в прежнюю, довоенную жизнь? Нет, прежней уже не будет, потому что нельзя вернуть человеку его молодость и нельзя отнять у него память о прошлом. Но пусть хотя бы на десятую долю вернётся то, что было до тридцать седьмого года, и он, Погарцев, будет счастлив.

Андрей шёл по лесной стёжке, по которой мог бы идти с закрытыми глазами. В низине мокрый папоротник цеплялся за сапоги, иногда ветка молодого дубка бросала в лицо пригоршню росинок — это было неожиданным и новым для Погарцева, потому что десять лет назад тропинка была широкой и чистой. Многое, поди, изменилось за эти годы и в селе и на его подворье. Поди, и хата покосилась, и хлев скособочился. Трудновато было одной бабе с хозяйством управиться, да ведь свет не без добрых людей — может быть, кто-нибудь и помог.

Только подумал об этом Погарцев — холодок вдоль спины пробежал: кто же поможет, как не мужик? Без него ни дров привезти, ни плетень поправить. И представился Андрею некий безликий мужчина, который в галифе и майке по двору расхаживает, курит махорку,

по-хозяйски хлопает по поленнице. Нет, нет! Не такая его Ольга. Ждёт мужа честно, слезами подушку смачивает. А почему он в этом уверен? Десять лет — не месяц. И она, его Ольга, — тоже живой человек.

К чёрту! К чёрту! Погарцев в сердцах сплюнул цигарку в кусты можжевельника, тряхнул головой. Куда, зачем он идёт? А вдруг не ждут его, вдруг не одна Ольга? Но ведь это будет ещё большая несправедливость, чем та, которая случилась в тридцать седьмом году, ведь без этого, без Ольги, дочери, ему жизнь — не жизнь.

Десять лет он в хороших и дурных снах свою хату видел, Ольгу, Марьюшку. Один и тот же сон: он идёт через двор, распахивается дверь хаты и навстречу ему летит жена — простоволосая, лёгкая, как в девичестве. Впрочем, и другие сны его навещали, но этот — чаще всего. Так уж бывает у людей: каждому на весь век дан один, самый заветный сон, который постоянно возвращается и обязательно, обязательно привидится в последний час перед смертью.

Встречей, которая должна произойти сегодня, Андрей жил долгие годы, в ней видел смысл своей дальнейшей жизни, без неё не мыслил себя. Ему казалось, что если он по какой-либо причине пройдёт мимо неё, этой встрече, там, дальше — мгла, тьма, зияющая пустотой бездонная пропасть, в которой никто и никогда не жил, и ничего в ней нет, кроме смерти.

А поблёскивающая в туманной мгле тропка между тем нырнула в небольшой сосновый бор. Погарцев отвлёкся от своих мыслей и, запрокинув голову, с удивлением смотрел вверх, где в угрюмой, едва различимой вышине чуть раскачивались на ветру причудливые шапки-кроны. Он помнит этот соснячок молодым, здесь когда-то полным-полно было маслят. А теперь это самый настоящий сосновый бор.

Всё-всё в этом ночном лесу, освещённом бледным светом новорождённой луны напоминало Андрею о протекшем мимо него времени, напоминало и не давало успокоиться боли в сердце. С любой утратой может смириться человек в конце концов, но только не с утратой времени, потому что его не так уж много отведено для жизни.

Вот и эти сосны возмужали без него, и много чего произошло на земле в его отсутствие. Да-да, он отсутствовал в жизни целых десять лет. Он работал рядом с людьми, но это все было из другой жизни, не принадлежащей ему. Те десять лет были до нелепости пустыми, зряшными, словно прожил он их из другой жизни, не принадлежащей ему. Те десять лет были до нелепости пустыми, зряшными, словно прожил он их на необитаемом острове и посвятил лишь сохранению собственной плоти. Всё, что делал он в эти годы, можно было сравнить с ношением воды в решете. Поэтому и время то пролилось, как вода сквозь решето, оставив в памяти страшную усталость, какая бывает после тяжёлого, совершенно бесполезного труда.

Но он наверстает, будет жадно жить и любить, дорожа каждой минутой. Были бы только живы и здоровы Оленька с Марьюшкой, а уж он сумеет сделать их счастливыми. Никого в его жизни не осталось, кроме них, и жизнь не стоит ничего, если не быть ему рядом с ними. Этого ради он через Карлаг прошёл, и муки адовы — ничто по сравнению с его страданиями, ибо грешники в аду знают, за что их принимают, а он и через десять лет не может вины своей понять. Да и один ли он такой был в Карлаге?

За думами Андрей не заметил, как бор кончился. И выскочила тропинка на опушку, можжевельником заросшую. И сразу дыхание перехватило, словно за бором вдруг воздуха не стало: при тусклом свете звёзд он рассмотрел тёмную полосу плетня вокруг подворья. Он перепрыгнул через канаву перед плетнём и, коснувшись рукой прохладных влажных прутьев, упал на колени. Он припал губами к заплесневевшей лозе, жадно вдыхая прелый запах разлагающейся от времени древесины. И был он, этот кисло-пряный дух, душистее и головокружительнее всех запахов на земле.

Погарцев дрожащими пальцами перещупал каждый прутик на плетне, им ли сплетённом, или позже него Ольгой (в том разве суть?), и, казалось, навсегда забытое ощущение радости земной возвращалось к нему. За десять лет Карлага он, оказывается, не разучился радоваться. наоборот, это чувство стало в нём острее и глубже, как вкус воды неизмеримо крепче в знойной пустыне, нежели в прохладных российских лесах.